Моя долгая жизнь полна самых разных событий: горя и ликования, взлетов и падений, триумфов и разочарований, смеха и слез. Но я не изменила бы в ней ни единого дня. А некоторые периоды даже хотела бы пережить заново. Однако человеку не дано направлять время вспять, и потому я все чаще прокручиваю калейдоскоп своих воспоминаний…
На банкете по случаю окончания Олимпийских игр в Сеуле я предложила нашим тренерам и гимнасткам занять такой стол, чтобы потом можно было подойти к Михаилу Горбачеву. Они не согласились: дескать, кто нас к нему допустит? «Ну и сидите как клуши!» — рассердилась я и, взяв свою дочку Иру и гимнастку Сашу Тимошенко, перешла за другой стол. А по завершении официальной части банкета председатель спорткомитета СССР проходил мимо нашего столика с четой Горбачевых и представил нас генсеку. Михаил Сергеевич похвалил Сашу, завоевавшую бронзу, и, улыбнувшись, добавил: «Значит, на следующей Олимпиаде будет золото!» Мы так долго общались, что охранники заволновались: кто эти люди, что генсек от них не отходит?
— А другой глава СССР подарил вам духи…
— Дело было вот как. Во время Всесоюзного парада физкультурников в Москве нескольким спортсменам украинской команды доверили вручить цветы членам Политбюро. Мне «достался» сам Никита Сергеевич Хрущев. Когда нас переодели в вышиванки, нарядили в веночки с лентами и новенькие туфли, меня предупредили:
— Ты будешь бежать к трибуне слева, а спортсменка из России — справа. Но учти, к товарищу Хрущеву вы должны прибежать вместе!
И вот бегу я по ковровой дорожке, спотыкаюсь и со всего размаха падаю. Поднимаю голову — а передо мной усы Буденного!
— Поднимайся, Украина! — засмеялся маршал и, подхватив меня под руки, похвалил: — Ваша команда прекрасно выступила на параде!
Я послушала, поблагодарила и рванула к Никите Сергеевичу. Успела и вовремя прибежать, и приветственную речь на украинском произнести.
За успешно выполненную миссию каждой спортсменке вручили по набору духов «Красная Москва». Это был роскошный подарок. И я сказала нашим девочкам:
— Готовьтесь, сейчас буду опрыскивать! Однако руководитель делегации удержал:
— На всех все равно не хватит. Вези-ка ты эту «правительственную награду» в Киев!
— А правда, что на одних соревнованиях вы не просто упали, а даже потеряли сознание?
— Это случилось, когда я в составе сборной СССР приехала на показательные выступления в ГДР. Увидев, как немецкие спортсмены орудуют гимнастическими палками, я вспомнила, как на моих глазах фашисты кололи штыками людей, — и потеряла сознание. Пришла в себя, только когда мне приложили к голове лед…
— Но ведь тогда после войны прошло уже лет тридцать!
— Да, но ужас войны я не забыла по сей день. Она перечеркнула все мое безоблачное детство.
Я росла в большой дружной семье. Моя мама была наделена от природы артистическими способностями. Она прекрасно пела, выступала на разных концертах и как заправская портниха шила наряды. А папа работал директором молочного завода в Макеевке. Однажды он привез всех своих пятерых детей на экскурсию и так накормил мороженым, что мы потом долго мучились с горлом. Когда началась война, отец сразу ушел на фронт и погиб всего за два месяца до победы. Его похоронили в Германии, посмертно присвоив звание Героя Советского Союза.
Когда фашисты захватили Макеевку, наш дом приглянулся отряду СС — и маму вместе с детьми выгнали в сарай, где мы ютились, боясь дышать. Я до сих пор иногда слышу бешеный лай немецких овчарок и вижу исступленные лица эсэсовцев.
Однажды у одного из них так дико разболелась голова, что он слег. Когда немцы ушли, этот офицер, совсем еще молодой парень, попросил у нашей мамы таблетку. И к нашему огромному счастью, таблетка подействовала самым чудесным образом. Она не только избавила офицера от головной боли, но и помогла ему сбросить с себя волчью шкуру. Когда немцы уходили из дома, он звал нас к себе и позволял слушать радио. Причем не Германию, а Москву, где звучали голоса Левитана и Клавдии Шульженко. Я только сейчас понимаю, как он рисковал из-за нас!
Когда пошли слухи, что Советская армия вот-вот войдет в Макеевку, фашисты загнали всех жителей в барак, облили его бензином и подожгли. Душераздирающие крики о помощи долго не стихали…
Наша семья тоже едва не погибла. Когда оккупанты стали уходить, один из них направил на маму пистолет: «Так сколько тебе заплатить за жилье?» Но тут молодой офицер вскочил и, прикрыв нас грудью, стал что-то горячо объяснять. Он стоял, пока эсэсовцы не расселись по машинам.
На радостях мы залезли на крышу посмотреть, как далеко они ушли. В этот момент в дом ударил снаряд — и крыша рухнула. Мы чудом остались живы. Но я на неделю оглохла.
— Слышала, что в детстве вы не мечтали стать спортсменкой. Как же это случилось?
— Я всегда была непоседой: бегала быстрее всех мальчишек во дворе, а в школе как председатель совета дружины каждое утро проводила зарядку. Кроме того, после войны я начала ходить в хореографическую студию. Но еще больше я любила изучать иностранные языки и мечтала поступить в Институт международных отношений. И тут случилось непредвиденное.
Во время ремонта школы парты вынесли во двор. Я с энтузиазмом начала по ним прыгать и ударилась головой так, что шрам на лбу остался на всю жизнь. Узнав, что с такими отметинами на лице в солидные учебные заведения не принимают, я сильно расстроилась — и «с горя» поступила в физкультурный техникум в Днепропетровске.
Училась я усердно, и тренеры старались дать мне как можно больше знаний и спортивных навыков. Что мы только ни делали: катались на лыжах и коньках, играли в волейбол, баскетбол, занимались гимнастикой.
— Тяжело приходилось в чужом городе?
— Сначала было сложно: мама не имела возможности помогать. И у меня половина стипендии уходила на аренду квартиры, а остальное — на питание и одежду. А потом мы с подругой занялись «репетиторством» — начали подтягивать студентов по разным предметам, за что с нами рассчитывались продуктами и билетами в кино. А еще мама научила меня шить, и я покупала ткань и мастерила себе наряды.
По окончании техникума на отлично мне удалось без особого труда поступить в Киевский институт физкультуры. Там я выступала в сборных командах на соревнованиях по волейболу и баскетболу. Но главной для меня всегда была художественная гимнастика.
Моим первым тренером и наставницей стала знаменитая Валентина Зинченко. Национальный кубок по гимнастике не зря назван ее именем — Зинченко стояла у истоков художественной гимнастики Украины. Это была удивительная женщина, великая труженица и большая скромница! Сейчас спортсменки и тренеры могут покапризничать: то номер в гостинице плохой, то питание. А Валентина Савельевна была всем довольна. И я брала с нее пример!
— Ваши выступления сильно отличались от номеров современных гимнасток?
— Тогда в программе было много акробатических элементов: прыжки с подкидного мостика, перевороты, сальто. А норматива мастера спорта по художественной гимнастике даже не существовало. Его ввели только в 1954 году на чемпионате СССР.
Я там тоже принимала участие. Через мостик тогда уже не прыгали, но предметы были самые разные: шарфы на палочках, надетый на скакалку мяч, обшитые блестками мячи, булавы-снежинки, широкая лента-шарф.
А когда я вернулась в институт, то на зачете по легкой атлетике неудачно приземлилась в яму и серьезно повредила колено. Врачам пришлось меня прооперировать.
— Сейчас вас называют «мамой художественной гимнастики» и шутят, что тренером вы родились, то есть начали работать еще чуть ли не во время учебы в техникуме…
— Это правда, у меня действительно была группа молодых гимнасток А после института меня направили в общество «Спартак» и дали группу девушек, которые днем работали, а по вечерам приходили на тренировки. Меня такой несерьезный подход к спорту не устраивал, и я набрала себе по школам детей.
Поначалу вчерашнюю студентку мало воспринимали как тренера. Но когда моя гимнастка Зоя Розынко вошла в сборную СССР, со мной начали считаться. А когда Жанна Васюра, жена известного футболиста и тренера Леонида Буряка, стала чемпионкой мира, я начала серьезно работать в сборной СССР.
Выкладывалась по полной. В будни пропадала в зале, а в выходные — в библиотеке. Литературы по художественной гимнастике тогда не было, и я штудировала все, что попадалось под руку: статьи о спортивной гимнастике, акробатике, балете. И постоянно приставала с вопросами к Валентине Зинченко. Зато со временем я добилась невероятного результата — половину сборной СССР составляли украинские гимнастки! А ведь в Советском Союзе было целых пятнадцать республик!
— Альбина Николаевна, неужели вы были заняты только спортом? А как же любовь?
— В нашем институте учился уже известный на то время пловец, рекордсмен мира в вольном стиле Иван Дерюгин. Он был старше меня на четыре года и встречался со своей коллегой, пловчихой. Но та была девушкой шустрой, и они вечно ссорились. Сколько мы с девчонками ни пытались их мирить, ничего не получалось. И вскоре они расстались.
С тех пор Иван стал попадаться мне на глаза то на институтских вечерах, то на танцах, которые я обожала. Однажды пригласил меня на вальс, предупредив, что танцевать не умеет. Я решила его научить и поплатилась за это — мой незадачливый кавалер истоптал мои единственные лакированные босоножки, которые я на ночь заботливо смазывала касторкой. Ох и разозлилась же я тогда!
А вскоре преподаватель анатомии попросил меня поработать «наглядным пособием» для парней-студентов. Поставил перед всей мужской группой — и давай объяснять: дескать, вот это позвоночник, это грудная клетка, а это берцовые кости. После той лекции поклонников у меня заметно прибавилось. Но Иван был самым настойчивым: без конца звал то на прогулки, то в кино, то на танцы. Я соглашалась через раз. А потом его забрали в сборную СССР по современному пятиборью. Он уехал в Москву — и мы стали видеться еще реже.
— Такой парень, а ты все крутишь носом! Смотри, упустишь свое счастье! — ругали меня подружки.
Прошло два года. Однажды тренер Ивана пригласил нас на свой день рождения и почти слово в слово, только помягче, повторил слова девочек.
— Альбина, Иван — парень хороший. И если он тебе нравится, то вы должны быть вместе!
Видимо, похожий разговор он провел и с Дерюгиным, потому что вскоре Иван сделал мне предложение. Я согласилась, и мы сыграли в Макеевке пышную по тем временам свадьбу.
С первых же дней супружеской жизни мне стало ясно, что в лице мужа судьба послала мне щедрый подарок. Иван имел золотой характер. Он был таким невероятно добрым, заботливым, мудрым и любящим, что я не могу вспомнить ни одной нашей размолвки. Кроме того, я никогда не любила готовить. А вот Иван обожал, особенно ему удавались борщ и заливная рыба.
Единственным его недостатком была неистовая любовь к рыбалке. Чтобы съездить на речку, Иван мог придумать сто уважительных причин. И мне приходилось ходить в кино и театры одной или с друзьями. Со временем мне это так надоело, что я решила вызвать в муже ревность. Подумала: хоть так отважу его от своей «соперницы» — природы! Сговорилась с Ваниным другом, чтобы тот позвонил вечером, и начала назначать ему встречу так, чтобы муж это услышал. Однако Иван быстро раскрыл мой коварный план и, обняв, улыбнулся:
— Не дури, Альбиночка, я же знаю, ты не способна на измены.
А как он меня баловал! Помню, выиграл в составе сборной СССР по пятиборью Олимпийские игры — и выложил на стол пачку денег
— Накупи себе самых дорогих туфель. На твоих красивых ножках они будут смотреться еще роскошней!
— Лучше я куплю одну пару, а на остальные приобретем холодильник, — возразила я. Но Иван успокоил: купим и холодильник.
Мы жили душа в душу. Я работала тренером по художественной гимнастике, а Иван, уйдя из большого спорта, стал преподавать в Суворовском училище. Когда у нас родилась Ирочка, он был на седьмом небе от счастья. И если я брала ее с собой на сборы, то к нашему возвращению папа всегда подавал нам свои фирменные блюда.
Желание дочки было для Ивана Константиновича законом. Помню такой случай. Едем мы втроем по Красноармейской. И вдруг Ирочка говорит:
— Хочу пить!
Не успела она закончить фразу, как папочка на всем ходу затормозил и помчался в магазин за водой. Когда он вернулся, я стала выговаривать:
— Ну что ты делаешь, Ваня? Разве Ира не смогла бы потерпеть пять минут? Подумай, кто ей будет устилать дорогу коврами, когда нас с тобой не станет!
— А ведь Иван Константинович рано ушел из жизни…
— Да, ему не было и семидесяти. Он все время жаловался на желудок Но в СССР считалось, что олимпийский чемпион априори не может быть больным, и ни разу не обследовали его как следует. И только когда в частной греческой клинике мне очень удачно удалили камни из почек, я решила отправить туда и мужа. Там ему сразу поставили диагноз «рак» и предложили сделать операцию.
Это была черная полоса в нашей жизни. Я в это время лежала в Киеве с жестоким воспалением легких, и врачи запретили мне любое передвижение. Поэтому об Иване Константиновиче хлопотали Ирочка и Олег, который тогда уже работал тренером футбольной команды в Афинах. Чтобы больной ни о чем не догадался, они привезли в эту клинику целую бригаду специалистов из онко-больницы, и те сделали ему операцию.
После нее Ивану стало немного легче. Он вернулся в Киев и даже вновь стал садиться за руль, чем повергал всех нас в ужас. Однако вскоре он слег.
— Скажите честно, его можно спасти? — спросила я доктора киевской онкобольницы.
— Мы постараемся продлить ему жизнь. Но больше пары месяцев не обещаем.
И все же мы решили не сдаваться и боролись за своего любимого папу изо всех сил. Организовали за ним круглосуточный уход, сделали вторую операцию, провели курс химиотерапии, кормили с ложечки протертыми диетическими супчиками и кашами… Я не выходила из палаты, пока Иван Константинович не услышал, как я по телефону отказываюсь ехать на чемпионат мира. Тогда он вырвал из моих рук трубку и сказал:
— Не волнуйтесь, она поедет!
Мы продолжали скрывать от мужа его диагноз. Нарыдавшись где-нибудь подальше, я изо всех сил бодрилась перед ним — дескать, ничего страшного, вот скоро встанешь и пойдешь на поправку. Но однажды муж, словно догадавшись обо всем, попросил:
— Альбиночка, заберите меня домой. Разумеется, мы выполнили его желание и дома организовали нужный уход. В итоге Иван прожил еще чуть больше года. Но последние дни обезболивающие уже не помогали и он ужасно страдал.
— Господи, и за что этому золотому человеку такие муки? — вырвалось у меня, когда мы сели вокруг него с его братьями и родными. Я думала, Иван спит после укола, однако он все слышал. Но так как не мог даже пошевелиться, то в ответ на мой отчаянный возглас из его глаз лишь покатились слезы…
После ухода Ивана Константиновича моя жизнь резко переменилась. Если раньше наш дом не закрывался от гостей, то теперь в нем стало пусто и тихо. Дочка, зять, внучка, сестра поддерживали меня как могли, но я ощущала такую безмерную боль утраты! Шли годы, а я так и не могла забыть своего любимого мужа. И хотя многие мне говорили, мол, ты еще молода, полна сил и сможешь вновь обрести женское счастье, я даже не смотрела на других мужчин. А всю энергию отдавала работе и семье дочки.
— Вы всегда хотели, чтобы Ирина пошла по вашим стопам?
— Так распорядилась сама жизнь. Все Ирочкино детство прошло в зале, где я проводила тренировки. Там она игралась не куклами, а мячами, лентами и обручами. И уже в три года объявила, что станет тренером по художественной гимнастике.
Но Ирочка вполне могла стать не гимнасткой, а балериной. Ведь она с четырех лет занималась в хореографической студии Октябрьского дворца, а после нее, одна из всего выпуска, поступила в хореографическое училище.
Видя дочкины успехи, я старалась не пропускать ни одного ее выступления и учила все балеты наизусть. Но когда на весь Советский Союз начало греметь имя юной балерины Надежды Павловой, Ира решила, что не сможет ее превзойти. А поскольку моя дочь по натуре — безоговорочный лидер и мириться со вторыми ролями не может, то в четырнадцать лет она объявила нам с мужем, что хочет уйти из училища. Преподаватели пытались ее отговорить, но Ира настояла на своем.
— Мама, а из меня получится хорошая гимнастка? — спросила она меня однажды.
— Конечно, получится. Но для этого нужно много и упорно работать, — ответила я.
— Не волнуйся, я буду трудиться. Ты только меня не жалей! — серьезно заявила Ирочка.
И она свое слово сдержала. После ухода из училища все лето провела на улице, отрабатывая с мячами и булавами броски и перекаты. В дальнейшем гимнастике Ира подчинила всю свою жизнь: строгий отказ от сладкого и мучного, режим сна, учеба, поездки на соревнования. И бесконечные тренировки. Если ей не удавался какой-то элемент, она уходила в дальний угол зала и работала, пока не добивалась успеха. Я поражалась ее трудолюбию!
Когда она получила первый юношеский разряд, мы устроили семейный праздник. Я купила торт, муж накрыл на стол и произнес тост за дочкины успехи. И вдруг Ирочка обняла его и лукаво так спросила:
— Пан, а ты не станешь обижаться, если у меня будет больше медалей, чем у тебя?
— Что ты, доченька, я буду тобой гордиться! — расчувствовавшись, ответил Иван Константинович.
— В четырнадцать лет Ирина Дерюгина вошла в сборную СССР. Это был уникальный случай?
— Да. Но первым крупным стартом Ирочки стал Кубок Интервидения среди юниоров. Это были престижнейшие соревнования, они транслировались по всему миру. Каждую страну представляла одна чемпионка по взрослой и одна по юниорской программе. Тогда Ирина заняла второе место, но поклялась себе, что выиграет этот Кубок уже но взрослой программе. И она выиграла. И не один, а четыре раза!
Помогло то, что большинство гимнасток при всей их колоссальной физической и акробатической подготовке не имели балетной «выворотности» и выразительности. А Ирочка владела этим искусством сполна! Кроме того, она не позволяла расслабиться ни себе, ни мне. Бывало, прихожу в номер уставшая, а она ждет, чтобы продемонстрировать мне свою очередную находку. Пытаюсь отпроситься поспать, но Ира неумолима!
