Две, три или четыре звезды — гостиничные номера везде одинаковы. Стул, лампа, телевизор, письменный стол. Окно занавешено шторами, между двумя ночными столиками стоит кровать. На столе — карта с информацией об отеле, туристическая брошюра о юроде, приветственная записка, меню ресторана, два конверта и два листа бумаги с логотипом отеля. На телевизоре табличка «Добро пожаловать, мистер Квакман». На подносе чайник, в шкафу сейф. Фен и два стаканчика возле умывальника.
Дубка для чистки обуви и шапочка для душа в отдельном пакетике. Шампунь и гель для душа в одном флаконе. Формуляр для прачечной, какую одежду когда стирать. Набор для шитья, спички и шариковая ручка от отеля.
Меняются цвета. Обои, покрытие на полу, шторы. Репродукции на стенах. В разных городах — разная мелочь на столе. Цветастая плетеная корзинка с двумя пакетиками «алка-зельцера», пачка «лаки страйк» и три упаковки презервативов в Медельине, Колумбия. В Барселоне — пачка визитных карточек такси, ресторанов, ночных клубов и девочек по вызову. В Берлине -коробочка с мятными леденцами.
В Дублине больше половины гостиничного номера занимает сауна. Когда я вставал с кровати, то ударялся о нее коленями.
В Cinema Hotel в Тель-Авиве работают два бесплатных порноканала, а в номере 612 гостиницы Royal Marine Hotel в Дун-Лэаре, Ирландия, висит голова дикого кабана.
В каждой комнате отеля я рисую. В моем чемодане всегда есть блокнот, карандаши, чернила и коробка с акварелью.
Некоторые сетевые отели обустраивают все комнаты одинаково. Тогда в моем блокноте появляются одинаковые наброски, хотя номера могут быть в двух тысячах километров друг от друга — просыпаешься и не знаешь, в Чикаго ты, в Париже или в Дурбане. Отличается только вид за окном: небоскреб Сирс-тауэр в Чикаго, рынок китайских подделок в Париже или Индийский океан в Дурбане.
Отель в Нью-Дели еще строили. Я смотрел на площадку, где ездил бульдозер, и шелудивые собаки гонялись за ним, как чайки. Я слушал, как на бетонный пол падали капли ржавой воды из трубы в углу, как крыса прогрызает себе путь наружу через вентиляционную систему. Мне позвонил консьерж: «Комфортно ли вам в номере, сэр?»
В отеле Sea View Hotel в Дурбане возле каждого входа сидел полицейский.
Сейчас в моих блокнотах — около восьмидесяти комнат.
Отель Felix. Чикаго, США
24 сентября 2009 года
Гостиница расположена в двух кварталах от «Великолепно!! мили», с ее дорогими магазинами, ресторанами и музеями. Здесь проплывают многометровые лимузины, я останавливаюсь поглазеть, и прохожие на ходу кричат мне дружелюбно: «Смотри, вон Опра поехала!».
Джо Парези многие годы редактировал журнал Poetry Magazine. Его предшественник Эзра Паунд в 1922 году первым напечатал известную поэму «Пустошь» своего друга Томаса Стернза Элиота.
Джо делал то, чего никогда не делал я: всем авторам он слал по почте одобрительную записку. Как бы ни были порой плохи рукописи, он всегда был дружелюбен: лучше, чем в прошлый раз, но перечитай-ка тут, поменяй здесь.
Наследница фармацевтической империи Рут Лайли присылала Джо стихи каждый месяц. Их никогда не печатали, но каждый раз она получала письмо. После своей смерти она завещала журналу четыреста миллионов долларов.
Я приехал в Чикаго поговорить с руководством і The Poetry Foundation, фонда, который создали, чтобы управлять этими деньгами. Мы имеем виды на какую-то часть миллионов Рут Лайли. Мы сидим за столом из красного дерева в огромной угловой комнате Чикаго-билдинг, возле небоскребов Ригли (но названию лсвачки) и Трибыон. Нас окружает стекло, за ним — потрясающий вид на озеро Эри на востоке и мосты через реку на юге. Год спустя я узнаю вид из окна в фильме «Бэтмен: Начало».
Джо Парези уволился. Его место заняли десять женщин и мужчин в темно-синих и серых костюмах- они теперь возглавляют Poetry Foundation. Они восторгаются нашей чудесной уникальной программой сотрудничества, но вскоре замолкают с какой-то театральной угрюмостью. «За чей счет это будут проводить?» — спрашивают они у нас и друг у друга. Через час мы стоим снаружи.
Вечером выходим на прогулку. Браг моего коллеги живет в Лос-Анджелесе и в этот вечер играет на бас-гитаре со своей группой в Центральном Чикаго. После концерта мы пьем пиво с фронт меном. Здесь все знаменитости. Фронтмена зовут Марк Ланеган, он бывший солист «Queens of the Stone Age и собутыльник Курта Кобейна. Брат моего коллеги близко дружит с Red Hot Chili Peppers. Два года назад он женился на Кристине Эпплгейт. На Кристине Эгшлгейт! В прошлом году у них родилась дочь. Ее фото приколото к настенной доске над старым деревянным столом в маленькой кухне Poem Inter-national.
Отель Metropole, Брюссель, Бельгия
28 парта 2009 года
У комнаты в брюссельском «Метрополе» классическое английское обаяние: слишком много предметов обстановки в слишком тесном пространстве. Большой светло-зелёный стул в стиле ампир с подушечками на подлокотниках заперт между окном и кроватью. Пышные арабески и растительные мотивы на фуляровом покрывале перекликаются с тяжелым монолитом штор. (угол широко расставил ножки, на стенах висят портреты французских генералов времен Наполеона.
Я приехал, потому что сегодня вечером в театре «Флаже» Брюссельский поэтический клуб представляет свою Европейскую конституцию в стихах. Настоящую конституцию только что провалили избиратели, и она теперь в руках поэтов. Каждая страна Евросоюза, и даже несколько стран за его пределами,, избрали поэта для того, чтобы переписать все законы. Никаких политических законов, только поэтические.
Не то чтобы от поэтов что-то зависело. Мирча Динеску, румынский делегат, уверен: «Поэты больше не говорят за народ. Раньше поэзия была оружием, слова имели вес. При капитализме поэт не более чем клоун. Давайте не питать иллюзий».
Несколько лет — назад представители тридцати пяти международных фестивалей поэзии собрались в Колумбии, чтобы создать Мировое поэтическое движение (World Poetry Movement). Объединиться, обмениваться программами, участниками и переводчиками. Пять дней в перебранках готовили манифест. За пару минут до того, как пресса должна была зайти в зал, председатель триумфально кинул на стол пачку только что отпечатанных манифестов.
— Тут написано, что поэзия — это глас народа, — сказал коллега из бывшего ГДР. — Так не пойдет.
— А что не так? — спросил председатель.
— Словосочетание «глас народа» — символ цензуры,- ответил немец. — Считалось, что партия — это глас народа, и если какой-то писатель не желал соответствовать, его арестовывали.
Прессе налили еще но чашке кофе, все распечатки отправили в мусор, предложение из манифеста убрали.
Сегодня клоуны собрались на сцене театра «Флаже» в Брюсселе и декламируют свои конституции в стихах, дирижируют поэты Давид ван Рейбрук и Герт ван и Стендаль.
Раз Шекспир позволял себе сморкаться в носовой платок Дездемоны. тогда и я хочу играть в тореадора с быком, укравшим Европу, и хочу его убить своей шариковой ручкой с невидимыми чернилами, между рогами ее всадить.
Так звучит начало 44-й статьи Европейской конституции в стихах.
Гостиница Villa Hotel, Хуаншань. Китай
24 апреля 2010 года
Международный фестиваль поэзии длится неделю. Два дня в Шанхае, три в Хуаншане и еще один опять в Шанхае. Несколько дней меня продержал в Нидерландах вулкан Эйяфья Длайёкудль, и когда я наконец приземлился в Шанхае, там чтения уже закончились. Два молчаливых китайца встретили меня и провезли триста километров по пустынной местности вдоль строящейся монорельсовой дороги и сотен одинаковых высотных домов до отеля в Хуаншане в провинции Синьян, рядом с рекой Синьян.
Отелем владеет один из участников фестиваля. В восьмидесятых годах он вошел в дружеский кружок поэтов, которые четыре дня в неделю писали стихи и пили вино, а остальные три — занимались бизнесом. У них есть служба такси, ресторан, оперный театр, дизайнерское бюро, турагентство и отель.
Поэтесса Ли Ли вышла замуж за шведского дипломата, переехала в город Мальме и связала их с остальным миром. Десять лет дела поэтов шли так успешно, что теперь они могут писать стихи и пить вино всю неделю. Заодно они с нуля создали международный; фестиваль. Китаянка из Мальме пригласила небольшую группу поэтов из Швеции, Дании, Израиля, Индии и Китая. Я здесь для того, чтобы узнать, сюит ли открывать китайский раздел сайта Poetry International и найдутся ли для этого средства.
У китайских поэтов своих денег хватает, и местные чиновники никак не вовлечены в фестиваль — более того, они вообще ничего о нем не знают.
Авиабилеты, каталоги с переводами, огромные баннеры для отеля, четырехразовое питание в отдельных залах дорогих ресторанов, такси и поездки на автобусах, специальное представление китайской Оперы, экскурсии в древние города и в Желтые горы, угощения в чайных домиках и даже массаж ног — все оплачивают поэты.
О фестивале ничего не пишут в интернете. Публика на него не ходит. Поэты читают свои стихи друг другу в живописных садах, в дорогих ресторанах или стоя на утесе в Желтых горах, у одинокой сосны.
Мой гостиничный номер похож на все остальные. Мебель покрыта блестящим черным лаком и отделана медью. Я вспоминаю, где нахожусь, только по виду за окном. Там маленький классический сад с аккуратно подстриженными деревьями, мостиком через ручей и типовой статуэткой Будды. Сад словно выкорчевали и пересадили, его сжимают два крыла современного отеля. Каждое утро в половине девятого утра женщина в традиционном китайском убранстве метет в нем дорожки.
Отель Villa Augustus. Дордрехт. Нидерланды
6 сентября 2011 года
Каждый год гостиница Villa Augustus зове художников и поэтов поработать над любым проектом, который, как-то с ней связан. В марте 2012-го пригласили меня. Гостиница находится в старой водонапорной башне, перестроенной заново.
Я посреди итальянского сада в «Джардино Секрете» — его создатель вдохновлялся домиками итальянской знати времен Ренессанса, искавшей покоя. На полу такой же паркет, как в государственном музее.
В уединении моего секретного домика я перерисовываю четыре номера из своего блокнота на холсты большого формата. На холст прикалываю блокнотный лист, придвигаю стол, расставляю на нем чернильницы, акварель, кисти, чашки с кофе, чаем и водой.
За стеной, которая окружает мой домик, «Лимонайя» — оранжерея, где зимуют апельсиновые и мандариновые деревья из сада. В сентябре 2011 года я брал здесь интервью у ныне покойного Рутгера Копланда, одного из лучших голландских поэтов. Дул сильный ветер, рамы теплицы целый вечер постукивали, и двое служителей из ресторана провели старого Копланда через сад в оранжерею. Ночевал я в комнате номер 12, мои окна выходили на итальянский сад и реку.
Река как символ того, что все неизменно, и ты, черт подери, ничего не можешь с этим сделать, все время появляется в поэзии Копланда. Смотрел ли он на Аа в провинции Дренте или на речку возле своего домика во Франции, течение успокаивало его мысли и влекло их за собой.
Река забирает с собой мои мысли. Ландшафт из всего, что я вижу. Я знаю, что все могло быть иным, но это не так.
Когда мне исполнилось одиннадцать, я с отцом и старшим братом поехал в путешествие на велосипедах. В Арденнах, после двух дней езды вдоль Мааса под проливным дождем, я затосковал. Мой отец подвел меня к берегу, показал на сильное течение: «Если ты сюда прыгнешь, через день будешь с мамой». С тех пор, где бы я ни очутился, я прежде всего ищу реку. Только в городах без реки, как в Брюсселе, на меня накатывают остатки той грусти.
